Хотя эта молодая пара — и виконт, и мадемуазель де Робер, — мне понравилась. Правда, улыбчивую девочку с румянцем на щеках, с которой я когда-то сидела за одним столом, в нынешней Лауре Робер разглядеть было трудно. Должно быть, они с отцом уже давно были стеснены в средствах, и это было заметно и в бледности и худобе ее лица, и в простоте уже не новой одежды. Только ее светлые локоны — длинные и волнистые — остались прежними.

Мне понравилось, как отважно она бросилась на графа Эрсана, пусть даже это и не привело ни к какому результату. Самого графа я тоже рассматривала с любопытством, отметив его болезненное самолюбие, отсутствие выдержки и неумение остановиться в нужный момент. Это были те черты, которые играли против него.

На этом аукционе собралось много народа, и я с удовольствием обнаружила в толпе и несколько газетчиков, быстро строчивших что-то в своих альбомах.

Мне нужно было, чтобы в Лиме обо мне заговорили — в каждой газете, на каждом приеме и балу — вплоть до королевского дворца. Я не боялась, что в газете опубликуют и мой портрет — теперь мой облик имел мало общего с прежним. И мне достаточно было набросить на себя иллюзию утром, чтобы быть уверенной, что она не спадет до позднего вечера. Мои волосы приобрели благородный медный оттенок, глаза из синих стали зелеными, кончик носа чуть взмыл вверх, а губы стали более пухлыми и яркими.

Я вступила в борьбу, когда цена достигла двадцати пяти тысяч, вызвав недоумение у графа Эрсана, уже мнившего себя победителем. И именно эта растерянность, наверно, и толкнула его на не вполне благородный поступок — он осмелился усомниться в моей платежеспособности.

Зал возмущенно загудел — подобное недоверие было оскорбительным.

Но мне это сыграло на руку — так я смогла сразу заявить о себе самым громким образом. И когда я, уже выиграв торги, расплачивалась с аукционистом наличными, я знала, что этим же вечером я стану самой обсуждаемой в Лиме персоной.

Я готова была заплатить за этот особняк и больше, хотя ни для кого другого, кроме меня и мадемуазель де Робер, он столько не стоил. И когда Лаура после завершения аукциона подошла, чтобы меня поблагодарить и сказать, что они с отцом съедут в ближайшее время, я с трудом сдержала слёзы.

Ее жених стоял чуть поодаль, не решаясь вмешаться в наш диалог, но я не сомневалась, что стоит мне отойти, как он подбежит к девушке и предложит ей опереться на свою сильную руку.

— Нет-нет, мадемуазель! — я покачала головой. — Вам незачем съезжать. В вашем особняке столько комнат, что мы все разместимся там безо всяких помех. Тем более, что вы живете во флигеле. Право же, я буду рада такому соседству.

Теперь она уже не прятала слёз. И прежде, чем я успела ее остановить, она поднесла мою руку к губам.

— Благодарю вас, сударыня! Вы даже не представляете, как много это для меня значит. Я не намерена долго злоупотреблять вашей добротой, но буду признательна вам, если вы позволите нам остаться до тех пор, пока папенька не встанет на ноги.

Она улыбалась сквозь слёзы, и улыбка ее была светлой и чистой. Когда-то я и сама умела так улыбаться. Как же давно это было.

— Не плачьте, дитя мое! — мой голос всё-таки дрогнул. — После пасмурных дней на небе всегда появляется солнце.

Эти слова сказал мне однажды ее отец, и я надеялась, что после того, как Андрэ поправится, и мы уедем из Линарии, в старинном особняке на площади Доблести и сам барон, и его дочь, и его будущий зять проведут еще много счастливых дней.

31. Особняк

Я наняла лучших архитекторов и строителей Лимы, пообещав им большую премию, если они приведут особняк в порядок за две недели. И каждый день приезжала на площадь Доблести сама.

Дом преображался на глазах. Сияли свежей краской окна, стены и колонны на фасаде, манили в глубь сада ровные дорожки, обрамленные аккуратными газонами и клумбами с цветами самых разных расцветок.

Именно в саду я обнаружила место, в которое влюбилась с первого взгляда — это был небольшой фонтан под тенью ветвистого дерева, рядом с которым стояла прелестная скамейка. Здесь было так красиво и уютно, что, заслушавшись журчанием воды, я забыла о времени.

— Мы с Лаурой тоже очень любим здесь бывать.

Я вздрогнула, услышав голос барона. Я собиралась нанести визит его милости на следующий же день после аукциона, но Лаура сказала, что ее отцу стало хуже, и я побоялась, что разговор с новой владелицей его фамильного особняка может ухудшить ситуацию.

Барон выехал в сад в инвалидном кресле, которое катила старшая горничная мадам Бертье — та самая немолодая и, судя по всему, преданная хозяевам дама, что показывала нам с месье Арно дом. Де Робер был бледным и изможденным, но взгляд его карих глаз был внимательным и даже любопытным.

Я назвала себя и извинилась за тот шум, который создавали строители, и который мог ему помешать.

— Нет-нет, всё в порядке! — воскликнул он с живостью, которую трудно было ожидать от человека в его состоянии. — Мне радостно видеть, как наше с Лаурой пришедшее в упадок гнездо обретает прежний вид. И знаете, что, сударыня — если бы кто-то спросил меня, что я хотел бы изменить в нашем саду или в интерьерах, то я, пожалуй, сделал бы то же самое, что сейчас делаете вы.

Я была польщена таким комплиментом, и с моей души будто упал тяжкий груз.

— У вас замечательная дочь, господин барон!

— Благодарю вас, ваша светлость! — он тепло улыбнулся. — Лаура сказала, что у вас есть сын. Думаю, ему здесь понравится. Эти тропинки словно созданы для того, чтобы по ним бегали маленькие ножки. А сколько тайных мест можно найти в этом саду!

Мы оба рассмеялись, и даже на тонких бледных губах горничной появилось некое подобие улыбки.

Пользуясь случаем, я обсудила с его милостью и ремонт флигеля, где жили они с дочерью. Он, разумеется, заявил, что им ничего не нужно — довольно и того, что я позволила им остаться. Но я настаивала, и он признал, что печи прохудились, а над спальней Лауры протекает крыша.

Но занималась я не только хозяйственными делами. Я обновила гардероб, наняла слуг, часть из которых разместилась вместе с нами в «Национале», а другая часть уже обживала дом. Столик в гостинице, на котором визитеры оставляли свои карточки и приглашения, был каждый день завален новыми конвертами. Бальный сезон еще не начался, но некоторые аристократы уже открывали свои светские салоны.

Большинство имен я слышала и прежде, но иногда попадались и новые, и тогда я обращалась за подсказкой к месье Арно. Он щедро делился со мной своими знаниями.

— Настоятельно советую вам начать с музыкального салона маркизы Делфины де Преваль, — сказал он, перебирая карточки с приглашениями. — В прошлом сезоне он был необычайно популярен. Маркиза три года назад вернулась из Сигезии, где ее покойный муж долгое время был послом. Как правило, ей удается заполучить на свои вечера самых популярных людей Лимы, и если вы осчастливите ее своим присутствием, то, поверьте, она не останется в долгу.

— Сколько ей лет? — полюбопытствовала я.

А вот на этот вопрос месье Арно ответить затруднился.

— Быть может, тридцать пять, — предположил он, — или даже сорок. Она — из тех женщин, возраст которых трудно угадать. Но она, несомненно, еще способна вызвать интерес у противоположного пола, и она знает это и умеет этим пользоваться. В прошлом сезоне ей приписывали несколько громких романов, но она умеет вести себя так, что ни единого доказательства слухи под собой не имеют.

Ну, что же, это был отличный вариант — начать сезон с посещения салона женщины, с которой прежде не была знакома. Это будет не так волнительно и грустно.

— В прежнее время я непременно рекомендовал бы вам заглянуть и к де Ламарам — их салоны также славились своим шармом, но уже в прошлом сезоне у присутствовавших там, говорят, сводило скулы от скуки.

Я не смогла удержаться и чуть подалась вперед, боясь пропустить хоть слово из его рассказа.